§ 23. Варварские правды

Оформление писаного права       В эпоху варварских королевств регули-

германских народов          рование отношений внутри германских

племен строилось, помимо королевско­го законодательства, на обычном праве. Основы общественно-юри­дического быта германских народов были в главном едиными, поэ­тому формирующееся право к середине I тыс. составило целостную систему   особого   германского   типа.   Это германское право стало вторым по важности, наряду с римским правом, источ-  • ником всей позднейшей европейской юридической культуры. В ус­ловиях сначала протогосударств, а затем и ранней государственно­сти обычное право германцев было записано и частично кодифици­ровано.   Эти   письменные  своды   получили  название  варварских правд (собственное историческое название — Закон). У разных вет­вей германских народов оформление писаного обычного права про­исходило в разное время: это соотносилось с историческими разли­чиями в степени проникновения ранней государственности в обще­ственный быт, с местными особенностями становления публично-правовой общности того или другого народа. При всем типическом сходстве варварские правды поэтому различаются по содержанию конкретных предписаний, наличию тех или других правовых инсти­тутов,  по соотношению с королевским законодательством своего времени.

Ни одна из известных варварских правд не дошла в своем перво­начальном и подлинном виде, многие известны в разных по составу

 

|и относящихся к разному времени редакциях. Для большин-|ства правд время их возникновения (т. е. первоначальной записи и рфициального ее признания) определяется примерно: Вестготская фавда — конец V в., Бургундская — конец V — начало VI в., Са-шческая — конец V — начало VI в., Аллеманская — VI — /III вв., Баварская — середина VIII в., Рипуарская — VI — Ш вв., Лангобардские законы — середина VIII в., Тюрингская — Х в., Саксонская правда — VIII — X вв. Известно еще несколько правд более мелких племенных союзов. К тому же типу варварских правд относятся многочисленные ранние систематизации англосак­сонских законов (см. § 25) и записи исландских, скандинавских, датских правовых обычаев.

Все варварские правды сложились под значительным 1лиянием институтов и принципов римского права (кроме ранних — Вестготской и Бургундской). Это влия­ние главным образом отразилось на регулировании новых социаль­ных отношений, рабства, обязательств, а также отношений между королевской властью и подданными. Все правды были записаны на варварской латыни. Как исторический тип варварская правда — сложный по составу, разноплановый кодекс. Значительное место в них заняли выдержки (или даже полные тексты) из королевских ка­питуляриев и эдиктов; многие из таких или меняли правила обыч­ного права, зафиксированного в других разделах правд, или санкци­онировали государственное применение писаного права.

Правды были записью права узконационального при­менения: они не исключали того, что проживавшее на терри­тории варварских королевств галло-римское, итальянское или ис­панское население будет судиться по своим законам. Поэтому край­не малое место в правдах заняло частное право: не только в силу недостаточной выраженности соответствующих отношений в быте германцев, но и потому, что наряду с германским в королевствах продолжало жить и римское право. Правды были поэтому приви­легированным правом. Их содержание ограничивалось особо значимыми обычаями в земельных или семейно-родовых от­ношениях и нормами судебного и уголовного права. Нормы имели в подавляющем большинстве казусный характер; в более поздних правдах появляются уже и предписания общего содержа­ния, посвященные охране привилегий церкви или короны.

Во всех известных случаях оформление записи обычного права связано с инициативой королевской власти. Государственную силу правды подчеркивали специально изданные указы, сопровождавшие текст. Иногда издание было приурочено к собранию союза или объе­динения племен (например, Саксонская правда утверждена съездом в 802 г.). Причина такой заинтересованности власти не вполне ясна, поскольку основой судебных порядков еще долгие века оставалось произнесение права особыми судьями-рахинбургами. Возможно, это

 

РАЗДЕЛ III

 

245

 

 

 

было признание обычного права юрисдикцией королевских судов, возможно — конкретные политические соображения (например, Ба­варский закон состоял из трех частей, где собственно обычному пра­ву уделялась треть, а две первые говорили о статусе церкви и о гер­цогской власти над баварцами).

Одной из ранних и вместе с тем классических правд считается Салический закон, принятый у франков; его самая ранняя часть от­носится к концу V в. (486 — 496 гг.). Утвержденная преемниками первого франкского короля, редакция текста состояла из 65 глав-ти­тулов, каждый из которых посвящался своему юридическому вопро­су. Позднее, оставаясь основным сводом собственного права фран­ков, Салический закон неоднократно дополнялся и расширялся; так возникли редакции,  названные   Эмендата    (VI — VII вв.) и Геральдия    (при Карле Великом). Сохранилось предание, что первоначальная запись Салического закона была произведена спе­циально избранными мужами от четырех франкских племен в це­лях «приверженности к справедливости и сохранения благочестия». Однако в целом бытование Закона связано только с заинтересован­ностью королевской власти, санкционированием обычного права же­лавшей вмешаться в сферу действия общинных и племенных судов. Появление самой ранней редакции связано также и с денежной ре­формой, проведенной первым из королей: заменой медных денег на серебряные и золотые и соответственно новой тарификацией суде0г ных штрафов.

Салический закон в самой минимальной степени испытал воЗ? действие римского права, сохранил даже некоторые остатки язычф7 ской старины и родовых обычаев германцев. Традиционной архаич,-ности предписаний сопутствовала еще одна особенность: многие су­дебно-правовые процедуры были неразрывны с символическими свя­щенно-обрядовыми действиями, лишенными реального содержания!,, но важными для общественного признания тех или других фактов. Так, заявление о желании заключить вторичный брак сопровождав лось взвешиванием монет, передача имущества — особым разбрасы^; ванием стеблей растения, призывание родственников к помощи $ обязательствах — бросанием «горсти земли» и перепрыгиванием чеЧ рез плетень.   Поддержание   общинного    мира   было в* большей степени целью Салического закона, чем проведение госу­дарственной репрессии; это характерно для раннего, в значительной степени еще догосударственного права.

общественно-юридический       Общество   Салического   закона   (и   в

быт         большинстве других варварских правд)

как бы совмещало в себе два уклада:

один — архаический, общинно-родовой с установкой на привычное социальное равенство и родовой коллективизм, другой — заданный формирующейся ранней государственностью с закрепляемым ею не­равенством в зависимости от отношений с властью. В орбиту вар-

 

варского права вовлекались также и галло-римляне: их собствен­ность и безопасность охранялись так же безусловно, хотя и не всег­да с помощью аналогичных правовых институтов.

Право было ориентировано на общинный быт в том, что касалось общей организации порядка жизни, семейных и имущест­венных отношений. Однако общинные связи франков были уже двойственными: в одних правовых отношениях проявлялось домини­рование прежней родовой, в других — соседской общины. Поселе­ние в общине зависело от согласия всех других полноправных об­щинников (но оно уже было возможно, т. е. община не замыкалась родственными связями). За старым жителем селения-в и л л ы со­хранялось право категорически возражать против поселения — и это требование должно было удовлетворяться в правовом порядке. Правда, закон признал как бы давностный срок такого поселения — «если в течение 12 месяцев не будет представлено никакого проте­ста, он должен остаться неприкосновенным, как и другие соседи». Соседские права не были абсолютными: поселение по указу короля должно было признаваться общинниками безусловно; простые фран­ки тем самым утрачивали значение перед королевскими слугами и дружинниками.

Земля находилась в индивидуальном владении семьи. Выделен­ные ей участки как пахотного поля, так и лугов считались «огоро­женным местом». Различные посягательства на чужое поле или луг были или преступлениями, или вообще противоправными, хотя и с разной мерой ответственности. Леса и некоторые другие угодья рас­сматривались только как совместная собственность общины, и их использование регламентировалось коллективным интересом. На­следственное владение постепенно формировало особый институт — аллод,   под которым понималось чисто семейное право пользова­ния огороженными участками и принадлежащим к ним имущест-вам. Право пользования наследовалось с преимуществом мужского потомства (в VI в. у франков право наследования получили и доче­ри, а также братья и сестры умершего, при отсутствии его сыновей). Закон не предусматривал никаких сделок с аллодом (впрочем, воз­можно, это регулировалось нормами римского права). Движимое имущество также рассматривалось как семейное владение: распоря­диться им на случай смерти кто-либо в пользу третьего лица мог только через особо сложную процедуру аффатомии   с участием общинной сходки и отсрочкой передачи на год.

Общинно-родовые традиции сохраняли свою силу в семейных отношениях. Брак заключался с обязательного согласия родителей, сохраняя черты древнего выкупа невесты у рода. Похищение неве­сты, насильственное заключение брака влекло обязанность (по Сак­сонскому закону) вернуть невесту и выплатить значительный штраф семье «за обиду», практически равный выкупу за убийство. Сходный по размеру штраф выплачивался и тогда, когда брак за-

 

246

 

ВСЕОБЩАЯ ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВА И ПРАВА

 

РАЗДЕЛ III

 

 

 

ключался без согласия сородичей, но с согласия невесты. Семья му­жа сохраняла символическое право на его вдову в случае смерти супруга: постороннее лицо, желавшее заключить с нею новый брак, должно было платить особый условный выкуп — рейпус. В дру­гих отношениях у германских народов женщина стояла в более вы­игрышном положении, чем у романских: она обладала особым иму­ществом, полученным перед свадьбой, пользовалась особым покро­вительством права в связи с посягательствами на ее честь или без­опасность.

Постепенное проникновение государственного уклада в общин­ный быт франков зафиксировано Салическим законом применитель­но к статусу отдельных категорий населения. Наряду с вполне сво­бодными и полноправными франками, в равной мере отвечающими за содеянное ими или в отношении их, закон выделил как привиле­гированные слои, так и неполноправные. Находившиеся в особом доверии у короля, его слуги и дружинники — антрустионы (новая знать) — обладали привилегией особой охраны их жизни, чести и телесной неприкосновенности. Более высокой защитой, чем рядовые франки, пользовались и римляне — королевские сотрапезники. Но галло-римское население, никак не свя­занное с королевской службой и новой иерархией, считалось сто­ящим ниже свободных франков. В самом низу условной социальной лестницы находились рабы: они приравнивались к имуществу в случае нанесения им повреждений или их убийства, браки с рабами или рабынями были или наказуемыми, или вели к потере собствен­ного статуса. Незаконный отпуск на волю чужого раба рассматри­вался наравне с нанесением ущерба чужому владению и наказывал­ся штрафом. К рабам в главном приравнивались литы — полу­свободное население (попавшие в кабалу или прежние колоны). В отношении охраны их жизни и безопасности литы не отличались от рабов; неправомерный их отпуск на волю также считался преступ­лением. Преступления, совершенные рабами и литами, карались строже; к ним применялись пытки при расследовании. Социальные градации только в случае с несвободным населением были взаимо­связаны с имущественным положением. Различия в статусе свобод­ных зависели исключительно от положения в военно-служебной иерархии и личной близости к власти.

Судебное право  Варварские правды, равно как и коро-

левское законодательство, существова­ли в пространстве традиционной, пришедшей из догосударственных времен судебной организации. Судебные установления практически совпадали с органами общинного самоуправления, а в процессе ук­репления государственности суд становился доминирующей функ­цией территориальных народных собраний.

Судебные собрания франков (и других германских народов) бы­ли двух типов. Первый, основной, — окружные   под председа-

 

тельством особого старейшины — тунгина,   а позднее — коро­левского графа. Второй —   сотенные    под  председательством центенария,   или сотника. (Со второй половины VII в. графы стали доминирующими руководителями собраний всех видов, хотя в эпоху Каролингов — с 811 г. — им предписывалось лично председа­тельствовать только в особо важных случаях; в прочих — ставить своих назначенцев-викариев.) На собраниях могли присутствовать все свободные полноправные общинники, присутствие даже вменя­лось им в обязанность под угрозой штрафов. Позднее бедняков ста­ли освобождать от участия в судах, а еще позднее власть рекомендо­вала привлекать к собраниям по преимуществу «знатных, мудрых и богобоязненных» общинников — суд всех   превратился в суд не­которых,   в большей степени подконтрольных власти. Непосред­ственно судьями были не члены собрания, а особые традиционные знатоки права — рахинбурги;   их правовое суждение одобря­лось (или не одобрялось) народом. Окружные собрания созывались периодически — раз в шесть недель, сотенные — по специальному созыву. И разбирались на них разные по значимости дела: в окруж­ных — наиболее важные (о свободе, о преступлениях, связанных со смертью, против королевской власти или королевских людей и т. д.); в сотенных — о движимом имуществе, о долгах, о штрафах. При Карле Великом окружные стали собирать всего до трех раз в год, а основными стали сотенные, находившиеся уже под контролем графов и состоявшие из части общинников — скабинов   (позд­нее — шеффенов   ). Изменился и их характер: если раньше со­брания проводились под открытым небом, что условно обеспечивало гласность и открытость разбирательства, его народную оценку, то теперь было постановлено, что суд должен происходить под кры­шей, «дабы из-за солнечной жары и дождя не забросили обществен­ной пользы». Благое улучшение неминуемо оборачивалось более уз­ким характером разбирательства.

Судьи-рахинбурги принимали на себя перед каждым процессом обязательство следовать доказательствам и «провозглашать право». Истец имел право потребовать от судей высказать решение (т. е. рассмотреть дело); за отказ от этого рахинбургов предписывалось, по Салическому закону, штрафовать. Значительный штраф (при­мерно равный плате за убийство) угрожал судьям и за неправовое решение, если это будет доказано. На общинные суды можно было принести жалобу в высшую инстанцию — королевский суд. Суд был единичным,  именно королевским:  здесь председательствовал или сам король, или его майордом во главе своих дворцовых совет­ников и слуг. Позднее, при Каролингах руководителем дворцового суда стал   пфальцграф    (впрочем, дела знатных обязан был разбирать сам король). В эпоху Салического закона сотенный суд, как традиционный, считался как бы приоритетным: это был истинно народный суд. При Каролингах значение королевского суда возрос-

 

248

 

ВСЕОБЩАЯ ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВА И ПРАВА

 

РАЗДЕЛ III

 

249

 

 

 

ло. Помимо этого, имелись также вотчинные суды, где судил круп­ный землевладелец, и церковные суды.

Процесс по всем делам был исковым, возбуждение жалобы или обвинения было частной инициативой общинника. Вызов в суд про­исходил при свидетелях. За отказ от явки угрожал штраф. Впрочем, неявка была, вероятно, фактом более распространенным: например, Рипуарская правда разрешала повторять вызов до 7 раз. Устанавли­вались и новые определенные сроки для повторной явки. В случаях невыплаты займа в ходу был арест имущества должника семью ра-хинбургами до судебного рассмотрения. Явка в суд истца и ответчи­ка, обвинителя и обвиняемого должна была быть личной, суть жа­лобы или обвинения формулировал сам истец (возможно, даже по-латыни). После возражений ответчика собственно вершился суд. Суд шел в две условные стадии: вначале рахинбурги провозглашали' обычаи (право) к делу, потом выносили суждение (приговор или ре­шение). На суждение можно было возражать, но тотчас, «не пере­миная ноги». Собрание народа подтверждало криком суждение. Предполагалось, что это должно быть единогласно, но, разумеется, недовольное меньшинство заставляли умолкнуть.

Наличие или отсутствие реальных доказательств существенно влияло на ход разбирательства. Были безусловные доказа­тельства, которые не подлежали оспариванию (поличное или королевская грамота при земельных спорах). Вору, застигнутому с^ поличным, привязывали украденное на спину и так вели на суд. Только в 560 г. преступникам, взятым на месте преступления, стали, предоставлять слово в суде, до того их предписывалось умертвлять (если речь шла о тяжких действиях) без возражений. Были ус­ловно-объективные доказательства: жребий или присяга (соприсяжничество). По жребию определялись те, кто под-!; лежал наказанию в случае массовых преступлений (если кого-tq убили во время драки, бунта и т. п.). По Салическому закону кол^> лективное вменение ограничивалось «скопищем» до 7 человек^ вина остальных должна была быть конкретно доказана. Присягой можно было подтвердить или отвергнуть самые разные, но не очень значи­тельные обвинения; наилучшим выходом было совместное сопри­сяжничество сородичей или общинников в «доброй славе и имени» обвиненного. В делах против несвободных или рабов доказательства исчерпывались показаниями под допросом (пыткой). Одним из распространеннейших доказательств был Божий суд — глав­ным образом в виде ордалий. За отсутствием реальных доказа­тельств для выяснения правоты того или другого участника прибега­ли к испытанию огнем, водой и др., считая, что Бог косвенно ука­жет на правого или виноватого. Германцы (не только салические франки) применяли ордалии нескольких видов: 1) «котелок» (когда испытуемому полагалось вынуть камень или кольцо из кипящего котла); от испытания можно было и откупиться за 1/5 положенного

 

штрафа; 2) огнем (сунуть руку в огонь, пройти по раскаленным ле­мехам, взять кус железа в руки, для женщин — пройти в одной ру­бахе сквозь костер; по характеру ран судили о «вине»); 3) холодной водой (испытуемого опускали на веревке в чан или реку, если то­нул — виноват); 4) крестом (вытянуть руку на богослужении, если, устав, опустил — значит, Бог не пожелал укрепить силы); 5) хле­бом и сыром (втыкали обличенному в рот ячменный хлеб с сыром, если давился — виноват); последние два вида применялись в обви­нениях против духовных лиц, особенно монахинь. Характер обра­щения к Божьему суду имел и судебный   поединок.   Сали­ческий закон его не упоминает, но в Бургундском он описан особо. Биться следовало лично, только женщины и старики могли выста­вить наймита, вначале только с щитом и батогом, позднее вошло в обиход и оружие. С IX в. знать стала биться на конях. Поединок шел до захода солнца, проигравший или убитый объявлялся винов­ным  и  подлежал  наказанию.  Наконец,  важное место  занимали свидетельские   показания.   Свидетели делились на слу­чайных (т. е. судебных — свидетелей преступления или нарушения) и свидетелей факта, которых приглашали в расчете на будущее под­твердить заключение сделки, займа и т. д. (например, в Рипуарском законе, если сделку не заключали письменно, следовало пригласить 6 или 12 свидетелей — мальчиков, которым «для памяти» надрать уши).   Свидетельствование   считалось   общественным   долгом.   За лжесвидетельство, за уклонение от участия в судопроизводстве на свидетелей мог быть наложен штраф. В случае же намеренного от­каза от дачи показаний, помимо штрафа, свидетель объявлялся вне закона и, видимо, изгонялся из общины.

Исполнение судебного решения было делом истца. В случае от­каза виноватого добровольно исполнить постановленное судом, мож­но было обратиться к помощи короля. Крайним средством принуж­дения было лишение виноватого «королевского покровительства»: тогда каждому, кто давал осужденному кров и пропитание, угрожал большой штраф. Решения по имущественным делам (изъятие вещи и т. п.) исполнялись графами, которые также несли личную ответст­венность за справедливость исполнения.

Преступления и наказания

Салический закон, как большинство иных варварских правд, был прежде всего сводом уголовных наказаний. Наказание по варварскому пра­ву преследовало двоякую цель, что соответствовало двойному ха­рактеру предписаний и запрещений уголовного характера в законах: оно должно было искупить вину преступника в удовлетворение со­родичей потерпевшего (чтобы предотвратить нескончаемую кров­ную месть или саморасправу), также оно должно охранить соблю­дение «королевского мира», т. е. установленного и признанного вла­стью общественного порядка. Поэтому главенствующим видом нака­зания становился выкуп (определенный как судебный штраф). Этот

 

250

 

ВСЕОБЩАЯ ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВА И ПРАВА

 

Р РАЗДЕЛ III

 

251

 

 

 

выкуп был больше или меньше по размеру в зависимости от обще­ственной оценки значимости преступления: его характера, его по­следствий. Особый смысл заключался в назначении выкупа за убий­ство — он носил специфическое название вергельд. Вергельд выплачивался уже не самому потерпевшему, а его детям и боковым родственникам, а в случае отсутствия последних часть отходила в королевскую казну. К выплате штрафов (вергельда) мог быть осуж­ден только полноправный свободный франк. В отношении несвобод­ного населения (рабов, литов) применялись другие наказания: смер­тная казнь, кастрирование, битье плетьми и пытка. Но если и сво­бодный общинник оказывался настолько беден, что не мог запла-1 тить присужденного ему (а родственники не ручались за него и не помогали ему в выплате вергельда), то и франков предписывалось казнить смертью (видимо, через повешение). В чисто королевском праве в ходу были и другие, более жестокие наказания: «снять голо­ву за неповиновение», выколоть глаза и т. п.

Уголовные предписания и описания отдельных преступлений в варварских правдах в особенности отмечены казуистическими под­робностями, вероятно, важными для оценки совершенного судом. Например, при повреждении черепа описывалось, что тот «распадет­ся на три части» или какая-то черепная кость упадет на щит так, что, будет слышно через дорогу. Так же подробно и со спецификацией фиксировались разного рода побои и кражи. Это характеризует не только недостаточное развитие правового языка или абстрактных, оценок в законах, но и особый подход к уяснению того, в чем же о> стояло преступление и, затем уже, степень его злостности, опасно* ста. Так, нанесение одновременно трех смертельных ударов счита­лось за три отдельных убийства и, соответственно, иначе каралось (правило, характерное для ранних шведских законов в наибольшей мере). В общественной оценке преступлений был и еще один важный мотив: нарушение свободным некоего условного уровня поведения, признаваемого за достойное и честное, пусть и повлекшего преступ­ление. Поэтому, например, за преступления в отношении детей или женщин назначались более высокие штрафы, чем за мужчин. Поэто­му строже каралась всякая чрезмерность в преступлении, неестест­венность, разного рода сговор, особенно с рабами: «Позорно и ни с чем не сообразно, чтобы свободный человек вмешивался в чью-либо кражу или давал на нее свое согласие» (из Эдикта Ротари — 643 г.).

Возможные отношения с государственной властью еще не были объектом уголовно-правовой охраны. Салический закон вообще не знает таких преступлений, в Рипуарском измена королю влекла уп­лату высшего вергельда или смертную казнь. В Салическом законе наивысшая расплата ждала только за злоупотребление государст­венной должностью (лихоимцу графу грозила смерть) — это был единственный пример государственных преступлений. Все осталь­ные карались штрафами.

 

Наиболее тяжким из прочих преступлений считалось разбой­ное   нападение   банды на дом (усадьбу), повлекшее убийст­во, — оно наказывалось самым большим известным Салическому закону штрафом в 1800 золотых солидов*. Штраф уменьшался в за­висимости от социально-правового статуса потерпевшего. Вторым на лестнице штрафов преступлением стояло   убийство.   Штрафы за него различались в зависимости от статуса убитого (наивысший полагался за королевского дружинника — в 600 солидов, за просто­го франка — 200 солидов) или от других обстоятельств: «Каждый человек должен оплачиваться большим или меньшим вергельдом». Этими другими обстоятельствами были такие факты, которые пока­зывали в глазах общества как бы особую злостность сделанного, же­лание скрыть преступление (бросить труп в колодец и т. п.), либо нечестность намерения (убийство женщины, ребенка); в таких слу­чаях вергельд утраивался опять-таки в зависимости от статуса по­терпевшего.   Отягчающим  обстоятельством  считалось и  убийство коллективное — «скопищем». Наказывалось и несвершившееся по­кушение на убийство.

К числу преступлений, в которых объектом преступного посяга­тельства была личность свободного франка, относились члено­вредительство, избиение, оскорбление — все они штрафовались в зависимости от последствий. Предполагалось, что особо обидны такие действия, в которых ставилось под сомнение че­стное имя свободного среди соплеменников (обычное «обзывание» наказывалось штрафом в 3 солила, но обвинение франка в дезертир­стве или женщины в непристойном поведении — не доказанные — стоило десятикратно дороже).

Среди имущественных преступлений основное место занимала кража.   Штрафы здесь зависели от значимости украденного, но также и от того, из закрытого или открытого помещения было укра­дено, со взломом или без, в сообществе или нет. Все это как бы оп­ределяло потенциальный злой умысел или его отсутствие. Специ­альные штрафы назначались за грабеж   — неожиданное нападе­ние и отнятие имущества. Грабеж дома приравнивался по штрафу к убийству. Наравне с грабежами преследовался и поджог,   на том же уровне стояло и конокрадство   (как особо опасное для во­енного ополчения преступление). Преступлением считалось и не­законное    вторжение    в чужое «огороженное место» или дом, заход на чужой луг или поле, покушение на кражу там. Закон­ченное преступление (унес или увез украденное к себе домой) так­же утраивало штрафы. Помимо этого, во всех случаях предписыва­лось возмещать стоимость украденного или поврежденного имуще­ства: винограда, скошенной травы и т. п. Таким образом Саличе-

* Золотой солид равнялся 40 динариям. В эпоху Меровингов такова была установлен­ная стоимость вооружения свободного франка, что примерно соответствовало цене небольшого стада коров.

 

252

 

ВСЕОБЩАЯ ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВА И ПРАВА

 

[РАЗДЕЛИ!

 

253

 

 

 

ский закон предусматривал одновременно и гражданско-имущест-венную, и уголовную ответственность. Особой квалификации под­верглась кража чужих рабов и даже простое их сманивание.

Своеобразной чертой Салического закона было присутствие на­казаний за преступления против нравов (хотя влияние церкви было еще слабо). Не только изнасилование, но и обычное прелюбодеяние «по обоюдному согласию» наказывалось существенными штрафами, сопоставимыми со штрафами за убийство римлянина или конокрад­ство. Даже сожительство с рабыней каралось уплатой штрафа ее господину. Кроме того, вступление "в явный брак с рабом или рабы­ней влекло потерю свободы. Несвободных за такие преступления, кроме малых штрафов, кастрировали.

Отдельное место занимали преступления против правосудия, которые рассматривались как посягательства на основы общинного общежития и взаимной честности. Незаслуженное обвинение перед королевским судом, особенно в важных преступлениях, наказыва­лось наравне с покушением на жизнь. В этом же ряду стояло и под­стрекательство к преступлениям, подкуп других для совершения те­ми злодейств. Наказывалось также пренебрежение правосудием: не­явка по вызову истца, лжесвидетельство. В преследовании подобных преступлений, и особенно в мере наказуемости, с очевидностью про­явилось стремление закона оградить не только реальные интересы людей, но и особые ценности общинной этики, которые варварским обществом ставились на высшее правовое место.

К концу правления Каролингов варварские правды постепенно вышли из правового обихода. Их заменило разветвленное коро­левское законодательство, ориентированное уже в большей степе­ни на государственный суд. Однако правовые основы правд сохра­нились и легли в основание позднейшего права Франции и дру­гих стран под условным наименованием салического за­кона, требования которого (например, отстранение женщин от наследования) стали отправными началами даже будущего пуб­личного права.